Мы сидим в художественной мастерской, которая, как все мастерские художников, заставлена подручным материалом, холстами, работами – много работ! Это и картины Вадима РУДОГО, и его же керамические, скульптурные работы, а также работы его супруги Ларисы СУБАНГУЛОВОЙ… Разговору немножко мешает непоседливый ученик Ларисы: она занимается с детьми, обучая их лепке, гончарному мастерству, работе со стеклом. Более-менее спокойно мы смогли пообщаться, когда юный художник получил в свое распоряжение комок глины и занялся творчеством.
Вадим также преподает – в Южноукраинском национальном педагогическом университете имени К. Д. Ушинского на отделении изобразительного и декоративного искусства и реставрации.
Глядя на сотни керамических фигурок, чашечек, вазочек, я понимаю, что каждая из них – эксклюзивна… И также понимаю, что в наше нестабильное время даже для любителей авторских работ все это – непозволительная роскошь… И тут же у меня возник совершенно детский вопрос к обоим художникам:
— Как вы пришли к такому виду творчества? Вряд ли вы мечтали – вот, вырасту, стану керамистом?
Лариса: Конечно, все идет из детства. Я все время рисовала, просто не представляла для себя ничего другого, кроме рисования: все тетрадки на оставшихся свободных местах разрисовывала, получала за это от учителей (смеется)… Сразу после школы, в шестнадцать лет, я уехала к бабушке в Черновцы, потом поступила в киевский техникум на модельера кожаных изделий и двенадцать лет отпахала на одесской фабрике кожгалантереи – пока она не закрылась… Так что у меня, как говорится, ничего не предвещало, чтоб становиться скульптором или керамистом – в отличие от Вадима… Он, кстати – мой учитель по керамике: после фабрики я перешла в керамический цех, и прошла обучение от нуля, что называется, – с тачки и ведра, с заливки – и до скульптуры. Я же упертая: захотела – сделала!
Вадим: Да, Лариса тогда за год прошла полный курс обучения… А у меня отец был керамистом и водил меня ребенком в свой цех, я там лепил, и запах керамики помню с детства. Вообще у меня было насыщенное одесское детство: общеобразовательная школа, художественная, музыкальная, спортом занимался. В конце концов я музыкальную школу бросил. Потом поступил в «грековку» (Одесское художественное училище им. М.Б. Грекова – В.Ф.). После армии хотел поступить в «муху» (Ленинградское художественно-промышленное училище им. В.И. Мухиной – В.Ф.), и даже ездил туда с другими одесскими художниками… Но приехал, покрутился, подумал – пять лет учиться, а потом что? В Одессе проще было: я уже работал в оформительском цеху, где делали плакаты, декорации для театров. Плакатами я не занимался, зато меня, как молодого и неопытного, ставили березки на театральных задниках рисовать (смеется)… потом перешел в керамический цех – и там и остался…
— Да, быть художником – это не только романтика, творчество, но и рутина, так же, как и в любой другой профессии. Часто ли бывает, что в этой рутине приходит вдохновение, когда именно хочется сделать какую-то работу, а не потому, что нужно?
Л.: Конечно, часто приходится себя настраивать на работу… Но вообще любой художник выносит в мир свое внутреннее состояние, свои болезни, переживания. На самом деле, все люди в той или иной степени – травмированные, у всех бывают какие-то страхи, переживания, депрессии, но многие свои мысли и чувства не озвучивают. А у художников есть счастливая возможность воспроизвести все это в своих работах.
В.: У меня есть группа, где учится, как сейчас говорят, особенный парень, аутист. Первый раз, когда они пришли ко мне в мастерскую, я даже не знал об этом, но понял по его работе: я предложил всем вылепить какое-нибудь животное, и он начал работать с глиной еще даже до того, как я дал задание. У него получилось странное существо, и я понял, что он слепил свою болезнь…
Л.: Когда-то в Москве был скульптор, который работал с людьми с психическими нарушениями: они лепили свой портрет – то есть, как бы на время передавали свою информацию глине, и, не обжигая ее, закапывали работы… Это как терапия – люди как бы закапывают свою болезнь, и она превращается в землю… Кому-то это помогало… Мои работы – это тоже все мои автопортреты. Есть скульптура «Собака-Ворона», есть работа «Птица», у нее голова крутится…
— Лариса, вы ведь тоже занимаетесь с особенными детьми. Мне кажется, что это какая-то особая ответственность: только несколько последних лет государство обратило внимание на потребности этих детей. Как вы начали с ними работать?
Л.: Понимаете, «чистое» творчество, как говорится, сейчас не кормит: раньше было много заказов, сейчас их практически нет, и художники вынуждены еще где-то работать. Вот мы с Вадимом, к примеру, преподаем. Однажды так получилось, что я стала обучать детей в творческих группах лепке, работе с глиной в детском супермаркете, и постепенно туда стали водить аутистов, солнечных детей (с синдромом Дауна), детей с отставанием в развитии.
Для них особенно важно заниматься лепкой, то есть – развивать мелкую моторику, ведь она связана с работой мозга. Они все замечательные, мы с ними находим общий язык, и у меня очень теплое отношение к ним ко всем. К тому же, я считаю, что они обычные люди – просто каждый со своими особенностями. Солнечные дети, например, очень приветливые, добрые… Знаете, я восхищаюсь теми родителями, которые не бросают таких детей, которые сознательно берут на себя ответственность за их развитие, за их воспитание…
— И вы им в этом помогаете!
Беседовала Виктория ФРОЛОВА.
