⁃ Интересует ли Вас как художника современное искусство?
Для ответа на этот вопрос прежде всего стоит определить, что же такое «современное». Современное – это то, которое производится моими современниками? Или современное – то, которое производится за счет современных материалов, технологий? Что есть «современное»?! ⁃ «Contemporary art» – есть такой термин в искусствоведении… А я не люблю термины в искусствоведении и саму эту область. Тогда, отвечая на Ваш вопрос – скорее – нет, чем да.
⁃ Тогда, скажите, пожалуйста, Валерий – какие тренды в современном искусстве привлекают Ваше внимание? Кроме, Вашего творчества, разумеется.
Это хорошая оговорка, поскольку меня кроме собственного творчества мало что интересует. ⁃ Но ведь Вас интересует творчество других художников, мода, яркие проекты в Украине и за ее пределами? Опять таки – я в этом отношении очень плохой и неудобный «пациент», который слово «проект» воспринимает, в принципе как ругательство. Я вообще не очень понимаю всю эту «проектную» тенденцию, институт кураторства и прочее. С точки зрения интересоваться – я не могу сказать, что я специально это изучаю. То, что попадает ко мне, так сказать самотеком – круг моих #фолловеров, #френдов – я их наблюдаю. Наша реакция, как правило, ограничивается лайками. В редких случаях личного знакомства с автором я могу позволить себе какой-то вербальный комментарий. Большей частью, опять таки, не в публичном пространстве, а в привате, полагая, что прочей публике это просто ни к чему.
⁃ Но, к примеру, Вы же писали свое мнение Матвею Вайсбергу на фейсбуке, как публикацию?
Возможно, я что-то когда-то писал для каталога к выставке или для какого-то журнала; что-то я писал по своей инициативе, а возможно, мне предлагали высказаться – не суть важно.
⁃ Как именно Вы себя самоидентифицируете в современном художественном процессе?
В общей классификации видов имени Линнея-Дарвина – с животным миром как-то все попроще (смеется). Если мы говорим об арте, то все это деление весьма условно. Категории, которыми пользуются искусствоведы взаимоперетекаемы и взаимопроникаемы и не всегда это можно четко сформулировать. Вообще говоря – я разный. Поэтому, уложить себя в какой-то один ящичек мне, наверное, трудно. Но, если Вы настаиваете – а Вы настаиваете, – то это такой полуабстрактный экспрессионизм. То есть, это не чистая абстракция, в то же время, зачастую, это нефигуратив – в смысле классической его традиции. А экспрессивность – она, скорей, в самой манере письма. Довольно быстрая, она может быть не выписанная в каких-то мелких деталях, чего мой подход не требует. Ну – вот как-то так.
⁃ Валерий, Вы склонны прорабатывать некоторые «серии». У Вас возникает определенная тема и Вы ее впоследствии раскрываете в ряде работ, как мы смогли заметить.
Ваша наблюдательность похвальна. Вы «прискіпливо дослiджуєте»..!
⁃ Когда именно Вы ставите точку в своих изысканиях? До каких пор длится Ваше раскрытие темы?
По разному. Мне может просто надоесть. Спустя какое-то время я могу вернуться к этой теме. Нарочно либо случайно. Поводом разные вещи могут послужить – какая-то придумка технического свойства; иное колористическое решение, которое может дополнить то, что на эту тему было сделано. Либо иная трактовка того предмета, образ которого создается в этой серии многомерно, если можно так выразиться. Как Вы верно заметили, обычно у меня, если говорить о серийности, есть какая-то тема, предмет, повод для каких-то живописных опытов, где этот предмет зачастую принимает иные, неявно ему присущие образы.
⁃ Как Вы называете эту метаморфозу?
Специально – никак. ⁃
В таком случае, какую серию Вы считаете наиболее яркой, целостной из Ваших наработок?
Здесь есть два ответа. Один – он очевиден, так должен отвечать автор: что ни одна из них тему не исчерпывает и всегда остается открытая дверь, для того, чтобы к этому вернуться… пока мы живы. В то же время, уж коль так поставлен вопрос, к примеру, всякие трансформации и прочтения мною виноградной лозы – в объёме своем достаточны, хотя я так или иначе, к самому предмету возвращаюсь – и он появляется как некий поддерживающий элемент в работах, посвященных чему-то другому. Например, если это Иерусалимская стена и в картине разговор о ней, а там все равно может появиться виноградная лоза.
⁃ Ведь у Вас есть и одесские серии, связанные со знаковыми достопримечательностями – например – Два шара, Оперный театр, которые прошли через Ваше творчество определенным мотивом.
Я думаю, что в данном случае, интенция использования именно этих мотивов – их избитость и затасканность в одесской среде. Поэтому, попытки обращения к ним – с иных точек зрения. Поскольку, таких нарисованных шаров на Ланжероне – тьма тьмущая. И просто рисовать эти шары без каких-то дополнительных идей по этому поводу – как-то не интересно.
⁃ Вы их украсили животными, женщинами…
Там – по-разному. Где-то – они черепашьи яйца, где-то к шарам пришел и присел Минотавр. А с Минотавром у меня отдельная тема, которая в этих работах пересекается с ланжероновской. И это – один из приемов. Никакого ноу-хау здесь нет – когда отдельные серии работ имеют связующие картинки, где присутствуют мотивы и одной, и другой серии, что позволяет объединять их в одну экспозицию. Такие своеобразные «мостики».
– А этот «мостик» больше смысловой или технологический?
И то, и другое. Будучи взятой в отдельности, эта картинка несет смысловую нагрузку – в ней присутствуют элементы обеих серий. А в экспозиции, она выполняет объединяющую роль.
– Какую роль в вашем художественном пространстве занимают мифология и символизм?
Мифы и символы? Опять же, и да и нет. Безусловно, они присутствуют. В то же время, я не полагаю, что то, что я делаю, относится непосредственно к области символизма. Но те или иные знаки и символы, могут, безусловно, читаться. Те или иные предметы приобретают свойство символа, будучи помещенным в пространство картины, поскольку они так или иначе апеллируют к нашему общему культурному бэкграунду и тянут за собой те культурные слои, которые с ними сцеплены. Например, ассоциативно, тот же Минотавр, который присутствует в ряде работ, для меня сцеплен с двумя поэмами, в которых фигурирует этот же персонаж.
– С Вашими же?
С моими же.
– В связи с этим, я хочу вернуться к вопросу: где у Вас в арсенале больше средств к выражению, к самовыражению – в живописи или в поэзии?
Мне кажется, что они скорее комплиментарны. То есть – одно другое не заменяет. С точки зрения передачи смысловой нагрузки, безусловно, пространство текстов дает больше возможностей. С точки зрения импре- и экспрессии – не то, чтобы проще картинка, а канал ее восприятия проще и прямее для реципиента. Получает он какой-то «удар» по глазам – цветом, композицией – не важно… и говорит – «вау»! А текст ему нужно осмыслить, текст отсылает его к каким-то коннотациям и ассоциациям, которыми он, кстати, может и не располагать. Это – разные плоскости вообще.
– А если бы у Вас, допустим, было бы больше навыка, мастерства, базы в образовательном смысле – за что бы Вы брались?
В моем сегодняшнем ощущении мне бы это мешало быть бы тем, кто я есть сейчас. То есть, понятно, что я был бы кем-то другим. Скорее всего, эта база тянула бы меня в сторону всяческого фигуратива, реализма – как всякое классическое образование. А я туда не стремлюсь. Поэтому, отсутствие этих навыков не то, что не мешает – я научил себя без них обходиться.
– Кто для Вас является авторитетом в живописи из художников прошлых эпох? Кто для Вас особенно велик?
Весь пласт классической живописи – от Возрождения и до конца 18 века – я с ней как-то худо-бедно, понятное дело, знаком. И какой-то восторженности по этому поводу не то, чтобы не испытываю. Она меня ни к чему не подталкивает. Это очень сложно точно сформулировать. Это нужно делать с бумагой, правильно подбирая слова.
– Если Вас не «подталкивает» это, то тогда – что?!
Если меня что-то и подталкивает, то это – современная нам эпоха, условно говоря, начиная с конца 19-го века. Ну, то есть последнее столетие – где присутствовала, понятное дело, масса «-измов». Отдельно взятый «-изм» как каталожный ящик в этой системе, как какой-то «-изм»в системе Линнея-Дарвина мне не интересен. А отдельные его представители, или люди, которые на каком-то этапе своей жизни менялись, относились то к тому, то к иному ящичку, отдельными своими работами, циклами…
– Мы так и не услышим их имена?
Ну, вот, трудно. Я ведь никому из них впрямую не следую. То есть, мне могут нравиться какие-то отдельные работы, но это не явно переваривается моим организмом.
– Сузим задачу, Валерий. Был ли такой прецедент, когда Вы пытались понять другого художника?
Скорее с таким подходом я рассматриваю работы наших современников. Например, киевских – с которыми я знаком. Это некое продолжительное рассматривание – относится к людям, с которыми я знаком лично – мои киевские друзья – Вайсберг, Шерешевский, Аджинджал… Не в большей и не в меньшей степени – что касается каждого из них. А по Одессе – я, например, с интересом смотрю на работы того же Лени Багрия…
Беседовала специально для ART CHILI Екатерина Скатри-Олва
